Вот, наткнулся на одну интересную статью... и понял, что нет ни одной детали, с которой я бы не был согласен, исходя из тех знаний, которые были у меня и так, независимо от этой статьи. Единственное, чего я не осознавал - так это масштабы истреблений коренного населения Сибири и Севера - по данным авторов, эти масштабы сравнимы с масштабами истребления коренного населения в Северной Америке. Фигасе! Но самое важное не в этом (сегодня), а в том, что большинство современного населения России не понимает ни собственной истории, ни собственного настоящего...
Только прошу: не надо комментов типа "кто владеет газетой 'Ведомости'", употребления слов "пейсатель" и подобного тупизма.
www.vedomosti.ru/opinion/news/17941451/kak-rossiya...-sama-sebya?full#cut
Как Россия захватила сама себя
Установка на вывоз ресурсов закладывает долгосрочные тенденции отставания в развитии любой страны
Максим Трудолюбов
Vedomosti.ru
25.10.2013
Представление о России как о колониальной державе — не экзотика. Эта тема была настолько же широко распространена в исторической дискуссии сто лет назад, насколько мало обсуждается сегодня, полагает историк Александр Эткинд, посвятивший развитию колониального подхода к нашей истории увлекательную книгу (Эткинд А. Внутренняя колонизация. Имперский опыт России. М.: Новое литературное обозрение, 2013).
Речь не только об освоении русскими отдаленных восточных территорий, а об истории страны в целом. Сергей Соловьев определял ранний период русской истории как колонизационный: «То была обширная, девственная страна, ожидавшая населения, ожидавшая истории: отсюда древняя русская история есть история страны, которая колонизуется… Но рассматриваемая нами страна не была колония, удаленная океанами от метрополии: в ней самой находилось средоточие государственной жизни; государственные потребности увеличивались, государственные отправления осложнялись все более и более, а между тем страна не лишилась характера страны колонизующейся».
Вроде бы колонизация — это морские путешествия на край света. Сухопутную империю представить себе колониальной трудно, но можно: до появления железных дорог добраться из Москвы в Восточную Сибирь было потруднее, чем из Испании на Кубу. В Крымскую войну (1853-1856) российские власти, к своему ужасу, убедились, что перебросить войска из Гибралтара в Севастополь противникам было легче, чем нам из-под Москвы в Крым. Технически и психологически Индия была ближе к Лондону, чем многие российские территории к Санкт-Петербургу.
Появление современных дорог и авиации сократило расстояния (впрочем, психологически расстояния снова растут), но не изменило главной особенности нашей колонизации: ее субъект и объект не были отделены друг от друга с такой очевидностью, как во многих других случаях. «Белого человека» в пробковом шлеме не было, но порабощенное население было. Чужих конкистадоров не было, а присоединенные к империи огромные пространства были.
Расширение и освоение страны продолжалось вплоть до крушения империи. Колонисты, приглашенные из Европы, заполняли пустоты на карте. Русские крестьяне сотнями и тысячами перевозились за тысячи верст на новые земли. Российская колонизация вполне уникальна, но в ее истории немало параллелей с освоением Северной и Южной Америки, Западной Австралии и Африки. Тем, чем было золото в Южной Америке, специи в Азии или работорговля в Африке, в нашем случае была пушнина. Мех был первым сырьевым товаром, благодаря которому росла и расширялась страна, впоследствии ставшая Россией. Это была и валюта, и валютный товар: пушниной собирали и платили дань, в обмен на меха до открытия собственных запасов драгоценных металлов русские князья получали серебро для чеканки собственной монеты.
За два года походов по сибирским рекам Ермак отправил в Москву 2400 соболей, 800 шкур черной лисы и 2000 бобровых шкур. Это, конечно, не золото ацтеков, но значительное богатство, учитывая, что все пушные поступления казны в период чуть более поздний, чем описываемый, оценивались примерно в 50 000 шкур в год. По разным подсчетам, доходы от продажи пушнины составляли от 10 до 25% валового дохода Московского государства XVI-XVII вв.
Колонизацию восточных регионов России не раз сравнивали и с освоением Северной Америки. Американский Дикий Запад, возможно, действительно чем-то схож с российским «Диким Востоком». И на западе Северной Америки, и в Сибири долгие годы существовали зоны правового вакуума, где всем заправляли вооруженные авантюристы и беспринципные предприниматели. Попытки местного населения сопротивляться грабительской торговле жестоко подавлялись. Преимущество в силе благодаря огнестрельному оружию помогало принуждать местное население к выплате дани пушниной. Колонизаторы не останавливались ни перед взятием женщин и детей в заложники, ни перед убийствами. Николай Ядринцев, автор книги «Сибирь как колония», в конце XIX в. мог перечислить около дюжины народностей, которые были полностью истреблены. Автор книги приводит оценки, согласно которым потери в численности туземного населения Русского Севера в результате колонизации сравнимы с потерями в численности североамериканских индейцев.
Удивительны и временные совпадения: золотые лихорадки в Сибири и Калифорнии пришлись на одно и то же время — 1840-1860-е гг. Отмена крепостного права и принятие акта о гомстедах — два события, приведших к началу массового заселения Дальнего Востока и «Дальнего Запада», — произошли почти одновременно, в 1861 и 1862 гг. Владивосток и Лос-Анджелес получили городской статус во второй половине XIX в.
Но есть ключевое различие, которое определило дальнейшую судьбу этих регионов. Изначальный сырьевой характер освоения, климат, удаленность от европейских центров власти и другие факторы привели к тому, что Сибирь заселялась в расчете на извлечение ресурсов в интересах центра. Колонизаторы американского Запада видели себя родоначальниками народонаселения большой независимой территории.
Вопросы, поднятые автором, заслуживают большой дискуссии. Взгляд на Россию сквозь призму постколониальных исследований должен быть продуктивным. Книга Александра Эткинда далеко не исчерпывается вопросами освоения территорий. Я останавливаюсь на них в силу особого интереса к истории установления институтов господства.
Сравнивая Сибирь и Калифорнию, мы неизбежно увидим в судьбе первой больше колониальных черт, чем в судьбе второй. Колониальный характер освоения подчеркивался и тем, что сибирские поселенцы были в основном военными, а территория использовалась как место ссылок и каторги. Города создавались как военно-административные, а не образовательные и культурные центры. Транспортная система была рассчитана скорее на связь с центром, чем на сообщение между регионами. К середине 1900-х гг., когда была закончена первая очередь Транссиба (по территории Китая), тихоокеанское побережье США уже было связано с остальной территорией четырьмя железнодорожными магистралями.
Установка на вывоз ресурсов закладывает долгосрочные тенденции отставания в развитии любой страны и (или) колонии — африканской, южноамериканской или российской. Судьба Сибири изменилась в советское время, особенно в послевоенный период. Благодаря мощным государственным инвестициям здесь начался бурный рост добывающей промышленности, металлургии и энергетики, были созданы собственные научные школы. Города становились пригодными для жизни: с 1959 по 1989 г. население Сибири увеличилось на треть. Но взлет оборвался вместе с крахом советской плановой экономики.
Захват отдаленных территорий, подчинение местного населения, принуждение к работе и выплате дани — все это этапы формирования правил и институтов господства. Если такие институты утверждены, они, как правило, существуют долго: слишком уж они удобны. Они позволяют малочисленной элите пользоваться всеми плодами развития страны, и не очень важно, какая именно национальная идея или идеология в данный момент охватила умы. Такая конструкция господства удобна и имперской, и советской, и какой угодно власти до тех пор, пока ей удается оставаться неподотчетной обществу. Даже революции могут оказаться бесплодными: сменить «личный состав» элиты оказывается легче, чем перековать инструменты господства в институты современного государства.
