Вопрос Сергей Гуриев: «-- Как дела? -- Все нормально. Дела открыты.»

Посередине. С разных сторон одно и то же действие выглядит по-разному. Вы же слышали про объективную и субъективную точки зрения? Ну и прочую фигню, про реальность, данную нам в ощущениях?
Обыватели и Навальный здесь ни при чем. Хоть лес в Кирове сперли, хоть вырастили. И уж тем более не зная подробностей вешать ярлыки - дело неблагодарное. Вы скажете - верьте, я знаю? Позвольте усомниться, что вы знаете все и обо всех. И именно реальную картину.
Слава, люди учатся разным вещам и у разных учителей. И не понемногу и не как-нибудь.

Я это все к чему... Очередная попытка "аборта по интернету", на этот раз объект - Гуриев. Вы пытаетесь всех убедить, что он агнец во плоти, вам оппонируют, в меру способностей и желания. А смысл...

Пример (не дай б-г).

Вы живёте в 1937 году, вам 7 лет, 30-го года рождения.

Вашего папу арестовывают и - через год унизительных процессов - расстреливают, как "врага народа". Ваша мама переезжает в ГУЛАГ, как жена "врага народа", получив 10 лет лагерей. Вас отправляют в детский дом, как сына "врага народа".

Газеты пестрят характерным говном тех лет, о процессах, арестах, врагах народа, гнидах, продажных шкурах, шпионах и агентах.

Моё мнение - неизвестно кто у кого учился, они у Геббельса, или Геббельс у них. Возможно, даже второе.

И это наше наследие, с которым Россия не справилась до сих пор, потому что не было всенародной и всероссийской оценки этого, кроме короткого периода конца 80-х и начала 90-х. И поэтому вы, Костя, пишете то, что пишете. Я уж не говорю о том, что понятие "презумпция невиновности" вам вообще неизвестно.

SinnerSpinner пишет: Слава, это не моя версия, а просто немного логически связанный набор слов, которым я показал, что имею в виду под сокращением мыслей.

Короткие и вообще редкие мысли - хорошее дело. Постарайся теперь уложиться в одно слово, для ясности. Одной строчки, в таком случае, будет даже много. А ещё лучше, в пол-слова... нет - даже не в пол-слова, а в обрывок слова. Вот смотри --

-- Лезно.

Причем здесь презумпция невиновности. Мы не в суде.
И не совсем понятна ваша реакция. Я вроде бы корректен в высказываниях. Даже политкорректен.

Kostia пишет: Причем здесь презумпция невиновности. Мы не в суде.
И не совсем понятна ваша реакция. Я вроде бы корректен в высказываниях. Даже политкорректен.

"Я ненавижу сплетни в виде версий
Червей сомненья, почестей иглу..."

Знаете такие стихи, Костя?

Да откуда. я все больше предпочитаю
"....к стенке ставил через одного
и направлял на них груженый самосвал..."

www.forbes.ru/mneniya/istoriya/241265-nedorevolyut...eform-nachala-1990-h

27.06.2013 11:42

Борис Грозовский
экономический обозреватель

Недореволюция: кто виноват в провале реформ начала 1990-х

Был ли у России шанс построить демократию 
и конкурентную рыночную экономику?

Инициатором этого проекта был Владимир Федорин. В 2010 году, будучи первым замом главного редактора российского Forbes, он сделал серию интервью «Реформаторы приходят к власти». Смысловым продолжением этого проекта стали разговоры Петра Авена и Альфреда Коха с членами первого российского правительства. На протяжении нескольких лет эти беседы публиковались в журнале и на сайте Forbes. Однако сборник бесед Авена и Коха («Революция Гайдара. История реформ 90-х из первых рук». М:. Альпина, 2013) имеет одно неоспоримое преимущество перед исследованием журналиста или историка, посвященным недавнему, но уходящему от нас времени. Вовлеченность авторов в описываемые события, их дружба с ключевыми деятелями периода «бури и натиска» дают возможность увидеть происходящее глазами людей, на долю которых выпало похоронить СССР и заложить основы рыночной экономики.

Со временем эта книга станет важным источником по истории реформ начала 1990-х. Пока же прошлое наступает на пятки, и современному читателю невозможно абстрагироваться от реставрации авторитаризма, случившейся во всех сферах общественной жизни в 2000–2010-х годах. Хочется разобраться: был ли у России шанс, как у стран Восточной Европы, построить нормальную рыночную экономику, конкурентную политическую систему и дружелюбное по отношению к бизнесу и гражданам государство? Могли ли реформаторы начала 1990-х предупредить последующую реставрацию силового государства при Владимире Путине?

Примерно те же вопросы волнуют Авена и Коха, первый из которых был архитектором либерализации внешней торговли в начале 1990-х, а второй — приватизации середины 1990-х. У обоих нет оснований быть довольными сегодняшним состоянием экономики, общества и государства. Но и взваливать вину за сегодняшнее состояние страны на себя авторы «Революции Гайдара» не готовы. Результат — умное и самокритичное, но все же оправдание Гайдара и его коллег. Вопросы о том, в какой момент траектория реформ отклонилась от оптимальной, что могли сделать гайдаровцы, предвидя последующие зигзаги истории, остаются без ответа.

«Было бы огромной несправедливостью возлагать на них [Гайдара и команду] вину за то, по какому пути пошло развитие российской политико-экономической системы: они сыграли роль бравых камикадзе, ведя неравную борьбу с накопившимися проблемами», — уверен Лешек Бальцерович, в те годы вице-премьер Польши. Российские либералы стояли у руля недолго, не будучи при этом избранной властью и действуя в условиях массы политических ограничений и неотложных задач.

Первой из этих задач было спасение страны от подступающего голода: фиксированные цены уже оторвались от реальности (по ним никто не хотел ничего продавать), а продовольственный импорт притормозил из-за оскудения валютных резервов. «Нигде продовольствия нет, ничего не продают и неоткуда взять», — вспоминает Станислав Анисимов, экс-министр материальных ресурсов СССР (Госснаб), единственный, кто из советского правительства вошел в гайдаровское. В результате к визитам Бориса Ельцина по стране приурочивали отправку туда эшелонов с продовольствием из госрезервов. Богатая политическая жизнь 1987–1991 годов маскировала отсутствие внятных движений в управлении экономикой, и на долю Гайдара выпали шаги, которые надо было делать «еще вчера». Начнись социальные реформы, как в Восточной Европе в 1989 году, они дались бы проще, с меньшими политическими и денежными издержками.

Но это «чужие» для команды реформаторов ошибки. Были и свои. О социальной поддержке в 1992 году они практически не думали, признает Авен. А ведь это могло бы сгладить шок от повышения цен. Какие-то попытки облегчить положение пожилых людей были вполне в силах государства — например, раздача земли под индивидуальное строительство.

Вторая ошибка — отсутствие коммуникации с народом. Правительство не предпринимало попыток объяснить, что произошло и к чему все идет, что оно может предложить взамен утраченных вкладов в Сбербанке СССР и хлеба за 13 копеек. Отпуская цены, чиновники не рассказывали населению про истраченные при Михаиле Горбачеве валютные резервы и большой краткосрочный госдолг. Поэтому в исторической памяти развал советской экономики стал ассоциироваться с правительством Гайдара, а не Павлова или Силаева.

Третья ошибка — страх перед силовиками. Горбачев боялся сократить армию и спецслужбы, брал кредиты для поддержания уровня расходов. Директор «Омсктрансмаша» просил денег на производство «лучших танков», вспоминает Андрей Нечаев (в 1992-м — министр экономики), а уже сделанными и невостребованными армией гниющими боевыми машинами была заполнена гигантская просека в тайге. В 1992 году финансирование военных закупок было механически сокращено. Но до структурной реформы армии дело не дошло, и, как только в бюджете завелись деньги, военное лобби обрело прежнюю силу.

Категоричность мышления Гайдара, его либерализм были своеобразно использованы административной номенклатурой, замечает Владимир Лопухин, министр топлива в первом правительстве. Гайдар был уверенным в простой теории, говорит он: «Ты отпусти, и оно само все ляжет». Рынок все расставит по своим местам: люди договорятся друг с другом, как им лучше организовать производство и распределение.

Теперь мы знаем, что этого не произошло. Чтобы люди, договариваясь друг с другом, оптимальным для большинства образом организовывали общую жизнь, нужен высокий уровень межгруппового доверия. Нужен социальный капитал. «Оказалось, что поменять экономические правила не значит изменить страну», — признает Авен. Для бюрократов же, продолжает Лопухин, теория «ты отпусти, и само уляжется» звучала как «ответственность не наша, а блага наши». Ответственность за цены и производство ушла, а распределительная функция наращивалась. Бюрократия скинула с себя советские вериги ответственности перед населением и занялась обменом административных полномочий на рыночные блага. Хотя бюрократия ожесточенно боролась против гайдаровских «лаборантов», объективно тактика быстрого формирования рынка вместо плановой экономики при отсутствии реформы администрации оказалась им на пользу. Номенклатурная приватизация продолжалась, обязательства власти перед населением были разом девальвированы.

Мандата на реформу общественных отношений — суда, армии, администрации — у гайдаровского правительства не было, да оно и не представляло, как этим заниматься. «Настоящая революция — революция морали», — вспоминает Карлейля Лопухин. У населения остались те же иждивенческие настроения. Народ, говорит Владимир Машиц, отвечавший в гайдаровском правительстве за СНГ, качнулся к свободе «в надежде на чудо», устав от лжи коммунистов, бедности и отсутствия перспектив, а когда чуда не состоялось, прежние патерналистские настроения взяли верх.

Гайдаровское правительство даже в «лучшие» свои месяцы было не «властью», а антикризисной управляющей командой, приглашенными экономистами. Это разительно отличается от ситуации в Восточной Европе и Прибалтике, где постсоветские правительства были единой командой. Гайдар оказался не готов «заниматься политикой» — ради целей интриговать, обманывать, подкупать. Периодически — об этом вспоминают и другие мемуаристы — ему не хватало силы сказать, глядя в глаза Борису Ельцину, то, чего тот не хотел слышать.

К выпавшей в последнее десятилетие роли советника Гайдар был приспособлен гораздо лучше, чем к функции политического лидера или чиновника. Консультируя Владимира Путина по вопросам бюджетно-налоговой и денежной политики в начале 2000-х, Гайдар был счастлив, вспоминает Кох: все его инициативы принимались на ура и быстро визировались (плоская шкала подоходного налога, бюджетные законы и законы о земле).

На мучающий Авена и Коха вопрос, могли ли демократы в 1993–1995 годах перегрызть связывавшую их с Ельциным пуповину и стать самостоятельной политической силой, они всякий раз получают ответ: «Нет». Не хватало понимания страны, народа, говорит Анатолий Чубайс. Лучше подготовиться к реформам и их спланировать было можно, а вот взять за них политическую ответственность — едва ли. Вот и осталась она на Ельцине, который так и метался между командами либералов и силовиков, а в конце своего правления собственноручно вручил последним ключи от царства.

www.forbes.ru/mneniya-column/tsennosti/241430-kak-...al-strany?from=email

Сергей Гуриев
экономист, в 2004-13 гг ректор Российской экономической школы

Как допросы и обыски разрушают социальный капитал страны

Российские должностные лица осознанно принимают беззаконные и аморальные решения — последствия будут ощущаться десятилетиями

После отъезда из России я решил перестать писать колонки в российских СМИ. Мой отъезд привлек слишком много внимания. Поэтому писать о серьезных вещах, не связанных с моим отъездом, стало трудно — в восприятие того, что я пишу или говорю, так или иначе вмешивается призрак моих личных обстоятельств. Тем не менее редакция Forbes попросила меня написать еще одну, прощальную колонку.

Для меня колонка в Forbes — это очень важная часть моей жизни.

Я хорошо помню, как начал писать ее в 2006 году. Я не смог отказать в просьбе тогдашнему главному редактору Forbes Максиму Кашулинскому. Это был трудный момент для Максима — он как раз подал заявление об отставке, не согласившись с решением издателя отступить от профессиональных принципов в истории с Еленой Батуриной (некоторые молодые читатели спросят: «Кто это?»). К счастью, его отставка не была принята. За эти годы я написал как минимум четыре разные серии колонок — про последние достижения экономической науки, про «послезавтра» России, про полезные теоретические знания и про вопросы текущей экономической политики. И в последней колонке я постараюсь написать не только о себе.

К сожалению, мой личный опыт общения с российскими правоохранительными органами подсказал мне грустную тему. Я увидел непосредственные подтверждения того, о чем раньше читал в газетах.

Как и в делах ЮКОСа, Навального, Pussy Riot, я наблюдал своими глазами, как взрослые, рациональные люди осознанно принимают беззаконные и аморальные решения.

Перед тем как уехать, я пытался понять, насколько высоки мои риски, насколько может человек, который ничего плохого не сделал, быть уверен в своей безопасности. Я пытался разобраться в стимулах и моделях поведения российских следователей и судей. Я пытался выяснить, до какой степени беззакония и аморальности они могут дойти, насколько их может остановить очевидный — и мне, и им — факт, что я не нарушил закона и абсолютно ничего плохого не сделал ни для них, ни для России.

Очень многие (хотя и не все) мои коллеги сказали мне, что не стоит надеяться на нормы закона и приличия. В сегодняшней России гарантий нет ни у кого. Для меня вероятность быть арестованным ниже, чем для менее известного человека, но и в моем случае она существенно отличается от нуля.

Коллеги привели мне ряд примеров, как и в их случаях следователи, прокуроры и судьи без колебаний нарушали закон — с ясным пониманием незаконности своего поведения. В каждом из этих случаев я спрашивал себя и коллег: «О чем думают эти люди? Неужели они не понимают, что такое положение дел не может продлиться вечно? Неужели они не боятся моральной или юридической ответственности за свои откровенно преступные действия?»

Я всегда получал один и тот же ответ: «Они об этом не думают».

После отъезда из России я посмотрел фильм «Ханна Арендт» — про ключевой эпизод биографии великого политического философа Ханны Арендт. В 1961 году она писала для журнала New Yorker репортаж о процессе над Адольфом Эйхманом, одним из руководителей СС, отвечавшим за «окончательное решение еврейского вопроса». На основании этих репортажей Арендт написала свою самую знаменитую книгу о «банальности зла».

Арендт пыталась понять, почему этот человек, не производивший впечатления социопата, фанатика или даже антисемита, совершил такие ужасные преступления. На суде Эйхман говорил, что он всего лишь делал свою работу и выполнял приказы. Ключевой разгадкой для Арендт стали как раз слова Эйхмана о том, что он не думал о том, что он делает. Арендт написала, что многие преступления — в том числе и страшные преступления против человечества — были совершены нормальными людьми просто потому, что они «отказались думать». Именно в этом и заключается «банальность зла».

Работа людей, отказавшихся думать, имеет серьезные долгосрочные последствия для нашей страны. Я много писал о том, насколько для развития экономики и общества важен так называемый социальный капитал — насколько люди готовы сотрудничать друг с другом, действовать в интересах других людей и всего общества. Основной показатель социального капитала — доверие к незнакомым людям. До допросов я всегда разговаривал с людьми, пытаясь понять, что мы могли бы вместе сделать, чем мы могли бы помочь друг другу. Именно из такого общения и возникают новые идеи и проекты.

На допросах надо вести себя совсем наоборот.

Напротив вас сидит процессуальный противник, допрос — это игра с нулевой суммой. Все то, что хорошо для него, — плохо для вас. Ни в коем случае нельзя говорить больше того, что спрашивают, пытаться помочь собеседнику. Допросы — лучший способ разрушить доверие. Неудивительно, что десятилетия советской жизни создали общество, которое всего боится. Поэтому страшно, что допросы и обыски становятся нормой в России. Это удар по нашему социальному капиталу, который будет иметь долгосрочные последствия — поколение людей, которые будут считать нормой недоверие и страх. Даже после того как репрессивная машина рухнет, недоверие и страх исчезнут не сразу — нам еще долго придется учиться доверять друг другу.

www.vedomosti.ru/opinion/news/13862551/process-raz...-sssr-prodolzhaetsya

Почему так плохо просматривается будущее

Советская карательная система — это наследство, которое исключает формирование института собственности

Максим Трудолюбов
Vedomosti.ru
05.07.2013


Крах СССР не был однократным событием, в честь которого мы все могли бы выпить не чокаясь. Крах был бы чем-то вроде взрыва, а мы свидетели скорее медленного процесса, местами похожего на разложение. Это процесс, который, по словам Михаила Горбачева, «пошел» в 1980-е гг. и продолжается по сей день. Реформа Российской академии наук тоже продолжение.

Советские институты все эти годы трансформировались: командные иерархические структуры свыкались с реальностью рынка, но очень хитрым образом. От рынка в том, что касается конкуренции, они научились ожесточенно защищаться. Отечественные автомобили, трубопроводы и главная политическая партия и сами политические лидеры не должны были испытывать давления со стороны конкурентов. Но власть отлично нашла себя в рынке. Полномочия превратились в актив: их продают и покупают. Власть обрела стоимость, она стала дорогой к настоящей собственности (закрепляемой в юрисдикциях других стран, в которых этот институт существует).

Процесс чаще был естественным и вялотекущим, чем быстрым и управляемым, но он шел. Бывшие ведомственные активы переходили в собственность или квазисобственность бывших руководителей. Ее отнимали и делили между собой те, кто оказывался в данный момент в силе, т. е. во власти. Принято считать, что большая часть этих столкновений пришлась на 1990-е, но в действительности передел не останавливался никогда. В нем лишь сменялись лидеры, и процесс лишь принимал разные формы — от приватизации до реформ.

Сегодня и РАН реформируется сверху и выводится на рынок передела. Обсуждения проекта реформы нет, потому что это не реформа науки, это продолжение процесса дележки, в котором не должно быть открытой конкуренции.

Есть сила, которая все 20 с лишним лет остается вне конкуренции. Это институт, который острее всех нуждается в реформе, но остается недосягаемым для реформы сверху, потому что он сам «сверху». Это хорошо сохранившаяся с советских времен надзорно-карательная система, которая у нас по аналогии с другими странами называется «правоохранительной». Да, названия организаций похожи (полиция, следствие, прокуратура, суды), но к охране права эта система отношения не имеет.

Ни один политический руководитель, от самых первых реформаторов до нынешних «контрреформаторов», не рискнул взяться за превращение этих институтов в действительный механизм защиты прав. С него нужно было начинать, потому что без такого механизма и приватизация, и реформы стали тем, чем они стали, — переделом. Но карательные службы всегда были нужны именно такие, как есть, — с их неуправляемостью, которую нужно сдабривать лицензией на кормление, с их системой отчетности, которая стимулирует наказание.

Именно присутствие этого наследия СССР является главным фактором, который любую реформу и подрывает. Это наследство исключает формирование института собственности — какой-нибудь, даже государственной или общественной, — потому что не создает понятных правил передачи из рук в руки ценностей. А значит, поддерживает состояние системной неопределенности, а значит, лишает возможностей строить планы на будущее.

www.vedomosti.ru/opinion/news/14796521/ot-gercena-do-gurieva

Принуждение к эмиграции — старая российская традиция

Научно-образовательная система устроена так, чтобы живая мысль и сильная наука не имели места в стране

Михаил Минаков
Vedomosti.ru
01.08.2013


Современная эпоха принципиально оторвана от традиций в публичной сфере. Общественная модернизация вела к появлению эффективной политики, госуправления и экономики, где разум заменил старину, аргумент культурной традиции.

Однако в нынешней России современность проблематична. Значительного разрыва с традицией не произошло ни в эпоху великих реформ, ни после социалистической революции, ни вследствие индустриальной урбанизации, ни из-за демографических последствий великой мировой войны, ни благодаря постсоветским политико-экономическим экспериментам.

Состояние недосовременности, где полуразум и полутрадиция сплелись в необычный устойчивый узор российской политической культуры, предопределяет нетерпимость к публичному применению разума. Излишки политического ума могут привести к беде, к горю от ума, т. е. изменению узора.

Горе от ума состоит в создании твердых убеждений и прецедента автономии морально-политического субъекта. Философ Юрий Сенокосов заметил, что в самом слове «убеждение» скрыто присутствует угроза: аргументированное, публично артикулированное убеждение ведет к беде, а там и к бегству. Следовательно, желая лучшего себе и отечеству, от излишка ума должно избавляться.

Один из устоявшихся орнаментов российской политической культуры первым набросал Андрей Курбский и закрепил Александр Герцен. Речь идет о культурном механизме принуждения к эмиграции диссидентов-интеллектуалов. Если в досовременную эпоху диссиденты были чаще всего религиозными беглецами, то с ХІХ в. эмигранты — это интеллектуалы, опасные фантазеры, чьи идеи касались социально-политических вопросов. Русская эмиграция интеллектуалов началась с Герцена, продолжилась в советские времена и, увы, не закончилась с эмиграцией Сергея Гуриева.

Экспорт разума в Европу — важная статья культурного обмена России с Европой. Обмена, еще более обедняющего Россию, чем продажа ресурсов — воровство недр у потомков.

Автономия власти в России нуждается в тупости масс. Результатом этой устоявшейся формулы являются своеобразные политические институты, прежде всего Министерство образования, подконтрольные университеты, лишенные исследовательской академической независимости, и ВАК. Эти институты решили проблему неэффективных одноразовых «философских пароходов»: научно-образовательная система устроена так, чтобы живая мысль и сильная наука не имели места в стране и не влияли бы на качество образования с его побочным эффектом зловредной гражданственности. Если же система принуждения к «утечке мозгов» дает сбой, прокуратура правит своих коллег по общему делу власти.

Авторитарная власть устроена на ограниченной способности мыслить как среди лидеров, так и среди подданных. Для первых ограниченность состоит в неспособности представить мир без них, свое правление они видят нескончаемым. Для вторых немыслие состоит в вере в приоритет государственного интереса над собственным. Такое согласие в вере делает эмиграцию интеллектуалов необходимой, неизбывной и неизбежной.

top.rbc.ru/society/01/10/2013/879995.shtml

Новым ректором РЭШ стал бывший вице-премьер Болгарии

Новым ректором Российской экономической школы решением совета директоров вуза назначен бывший министр финансов и вице-премьер Болгарии Симеон Дянков. Об этом сообщили в РЭШ.

"Симеон Дянков - экономист мирового класса, с превосходными научными результатами и огромным опытом практической деятельности. С приходом Дянкова мы ожидаем прежде всего улучшения качества наших образовательных программ, нового импульса в научных исследованиях, укрепления международной репутации Школы", - приводит слова председателя совета директоров РЭШ Максима Бойко пресс-служба вуза.

С.Дянков сменит Станислава Анатольева, исполнявшего обязанности ректора. Он также вошел в состав совета директоров РЭШ.

С.Дянков, до того как вошел в состав правительства Болгарии, 14 лет проработал во Всемирном банке, где занимался региональными торговыми соглашениями в Северной Африке, реструктуризацией предприятий и приватизацией в странах с переходной экономикой, корпоративным управлением в Восточной Азии и нормативными реформами по всему миру.

С 2004г. по 2009г. он работал в Journal of Comparative Economics. Отметим, что министром финансов Болгарии С.Дянков стал в возрасте 29 лет.

Напомним, Сергей Гуриев, возглавлявший РЭШ с 2004г., в мае этого года покинул свой пост и уехал из России. Он заявил, что пошел на такой шаг из-за угрозы уголовного преследования со стороны властей.

Правоохранительные органы заинтересовались работой экспертов, в число которых входил С.Гуриев, в рамках общественной экспертизы второго уголовного дела экс-главы ЮКОСа Михаила Ходорковского. Тогда эксперты поставили под сомнение легитимность приговора.

С.Гуриев уже поздравил С.Дянкова с назначением. "Отличные новости! Поздравляю и Симеона, и РЭШ!" - написал экономист в своем блоге в Twitter.